Ле-цзы мог легко передвигаться по воздуху, оседлав ветер.
Об этом узнал ученик Инь. Он пришёл к Ле-цзы и несколько месяцев не уходил домой. Он просил учителя рассказать на досуге о его искусстве, десять раз обращался с глубоким почтением, и десять раз учитель ничего не говорил. Наконец ученик Инь возроптал и попросил разрешения попрощаться. Ле-цзы и тогда ничего не сказал.
Инь ушёл, но мысль об учении его не оставляла, и через некоторое время он снова вернулся.
— Почему ты столько раз приходишь и уходишь? — спросил его Ле-цзы.
— Прежде я обращался к тебе с просьбой, —- ответил Инь, — но ты мне ничего не сказал, и я на тебя обиделся. Теперь я забыл обиду и поэтому снова пришёл.
— Прежде я считал тебя проницательным, — сказал Ле-цзы. — Ты же оказался столь невежественным. Хорошо, оставайся. Я поведаю тебе о том, что открыл мне Учитель. С тех пор, как я стал служить учителю, прошло три года, я изгнал из сердца думы об истинном и ложном, а устам запретил говорить о полезном и вредном. И лишь тогда я удостоился взгляда Учителя.
Прошло пять лет. В сердце у меня родились новые думы об истинном и ложном, а устами я по-новому заговорил о полезном и вредном. И лишь тогда я удостоился улыбки Учителя.
Прошло семь лет, и, давая волю своему сердцу, я уже не думал ни об истинном, ни о ложном. Давая волю своим устам, я не говорил ни о полезном, ни о вредном. И лишь тогда Учитель позвал меня и усадил рядом с собой на циновке.
Прошло девять лет, и как бы ни принуждал я своё сердце думать, как бы ни принуждал свои уста говорить, я уже не ведал, что для меня истинно, а что ложно, что полезно, а что вредно. Я уже не ведал, что Учитель — мой наставник. Я перестал отличать внутреннее от внешнего. И тогда все мои чувства как бы слились в одно целое: зрение уподобилось слуху, слух — обонянию, а обоняние — вкусу; мысль сгустилась, а тело освободилось, кости и мускулы сплавились воедино. Я перестал ощущать, на что опирается тело, на что ступает нога, и, следуя за ветром, начал передвигаться на восток и на запад. Подобный листу с дерева или сухой шелухе, я в конце концов перестал осознавать, ветер ли оседлал меня, или я ветер.
Ты же ныне поселился у моих ворот, и ещё не прошёл круглый срок, а ты роптал и обижался дважды и трижды. Ни одной доли твоего тела не может воспринять ветер, ни одного твоего сустава не может поддержать земля. Как же смеешь ты надеяться ступать по воздуху и оседлать ветер?
--
Источник: Притчи человечества. /Сост. В. В. Лавский
Об этом узнал ученик Инь. Он пришёл к Ле-цзы и несколько месяцев не уходил домой. Он просил учителя рассказать на досуге о его искусстве, десять раз обращался с глубоким почтением, и десять раз учитель ничего не говорил. Наконец ученик Инь возроптал и попросил разрешения попрощаться. Ле-цзы и тогда ничего не сказал.
Инь ушёл, но мысль об учении его не оставляла, и через некоторое время он снова вернулся.
— Почему ты столько раз приходишь и уходишь? — спросил его Ле-цзы.
— Прежде я обращался к тебе с просьбой, —- ответил Инь, — но ты мне ничего не сказал, и я на тебя обиделся. Теперь я забыл обиду и поэтому снова пришёл.
— Прежде я считал тебя проницательным, — сказал Ле-цзы. — Ты же оказался столь невежественным. Хорошо, оставайся. Я поведаю тебе о том, что открыл мне Учитель. С тех пор, как я стал служить учителю, прошло три года, я изгнал из сердца думы об истинном и ложном, а устам запретил говорить о полезном и вредном. И лишь тогда я удостоился взгляда Учителя.
Прошло пять лет. В сердце у меня родились новые думы об истинном и ложном, а устами я по-новому заговорил о полезном и вредном. И лишь тогда я удостоился улыбки Учителя.
Прошло семь лет, и, давая волю своему сердцу, я уже не думал ни об истинном, ни о ложном. Давая волю своим устам, я не говорил ни о полезном, ни о вредном. И лишь тогда Учитель позвал меня и усадил рядом с собой на циновке.
Прошло девять лет, и как бы ни принуждал я своё сердце думать, как бы ни принуждал свои уста говорить, я уже не ведал, что для меня истинно, а что ложно, что полезно, а что вредно. Я уже не ведал, что Учитель — мой наставник. Я перестал отличать внутреннее от внешнего. И тогда все мои чувства как бы слились в одно целое: зрение уподобилось слуху, слух — обонянию, а обоняние — вкусу; мысль сгустилась, а тело освободилось, кости и мускулы сплавились воедино. Я перестал ощущать, на что опирается тело, на что ступает нога, и, следуя за ветром, начал передвигаться на восток и на запад. Подобный листу с дерева или сухой шелухе, я в конце концов перестал осознавать, ветер ли оседлал меня, или я ветер.
Ты же ныне поселился у моих ворот, и ещё не прошёл круглый срок, а ты роптал и обижался дважды и трижды. Ни одной доли твоего тела не может воспринять ветер, ни одного твоего сустава не может поддержать земля. Как же смеешь ты надеяться ступать по воздуху и оседлать ветер?
--
Источник: Притчи человечества. /Сост. В. В. Лавский
